Военная разведка и начало войны

   В публикациях, посвященных началу Великой Отечественной Войне, бытует мнение о том, что в трагедии начала Великой отечественной войны виновата в значительной мере и разведка страны. В то время наша разведка, которая питала Вождя информацией, а только он определял ее ценность в решении задач государственного управления, состояла из политической -  это Иностранный отдел (ИНО) Народного комиссариата государственной безопасности (НКГБ) и военной, это Разведывательное управление Генерального штаба Красной армии (Разведупр ГШ КА). У Сталина большим доверием пользовалась политическая разведка. Ее методы и цели были ему более понятны на его уровне знаний а также из большевистской его практики. Политическая разведка должна была давать информацию о намерениях тех или иных государств, о их целях и сроках достижения этих целей. Дальше надо было вскрыть их истинность, и вот тут требовалась мудрость главы государства. В своей мудрости Вождь не сомневался. Задачи управления, а тем более управления государством,  подвластны только мудрым вождям государства и их мудрому окружению, например - Центральному комитету партии, и это не вопросы для плебса, так считали большевики, пока не появилась вдруг  наука об управлении - кибернетика. И пока был жив Сталин, да и позже это была для них лишь лженаука. Так что приемы анализа, а уж тем более системного анализа, в те времена не стояли на повестке дня. Так и работала тогда политическая разведка страны - все докладывалось Вождю, а уж там пускай сам разбирается, а вот, что ему из докладов не понравилось - то в следующий раз опускалосью

   В военной разведке дело обстояло несколько иначе, в зависимости от того кто ей руководил. Те руководители, которые претендовали на собственную мудрость - убирались. Однако объективно анализ в военной разведке все же присутствовал, и им занимались офицеры те, которым и приходилось заниматься собственно разведкой. А аналитика в военной разведке была нужна. Ну вот хотя бы взять к примеру из современности - что важнее бросить все усилия разведки, чтобы узнать конкретное число когда американцы нанесут ядерный удар и во время попрятаться в подземелья (а места там всем явно не хватит, да и оно только для вождей), или аналитически выявить их подготовку к этому удару, их потенциал и возможности, а это повлечет за собой развитие тактики и стратегии предупреждения и ответных действий от собственных вооруженных сил. Теперь альтернатива для всех ясна - этим и занимается военная разведка. А тогда - нет. Читаешь современные труды посвященные разведки предвоенного времени и создается впечатление, что все тогда только и занимались вычислением даты начала войны. А зачем она нужна была эта дата, если реальной реакции Вождя на все эти даты не было. Перебив командный состав Красной Армии, Сталин уповал тогда только на увеличение количества танков, самолетов так, чтобы их было в три, четыре а то и больее раз, чем у соседей, а для того чтобы их наделать нужно было время. И всякие разговоры о датах начала войны его только раздражали. Да и Гитлер, казалось, был так дружелюбен. Практически разведкой занимались в то время рядовые разведчики, а не руководители разведки.

      Начальник Разведупра в 1940 году Проскуров понял значения аналитики в военной разведки, которая была изгнана из нее, и вернул ее, создав информационный отдел в Разведупре. Так получилось, что начальником информационного отдела стал другой апологет анализа в военной разведке - полковник Новобранец В.А. (1904 - 1984). Он до этого окончил Военную академию имени Фрунзе в 1934 году, потом Военную академию Генерального штаба в 1939 году. Он был участником боев в районе реки Халхин-Гол, затем был на оперативной работе в Ленинградском военном округе. Так что перед началом работы в Разведупре имел богатый опыт штабной работы в больших соединениях, и соответственно тяготел к этой самой аналитике. Его пригласил работать в разведке Проскуров. Однако в Разведупре Новобранцу пришлось  вскоре расстаться с Проскуровым, которого заменил генерал Голиков. Генерал не был апологетом аналитики. Он помнил судьбу предшественника и воля вождя была для него законом. Та предвоенная картина, которая сложилась в голове Сталина, а потом рухнула, должна была найти виновника - почему она рухнула. Таким виновником и оказалась разведка.

   Это приложение к сайту было подготовлено мною еще в 2004-м году и изложено в другом моем сайте - rurkka1941.narod.ru. Материал был написан тогда на основе воспоминаний Новобранца - "Записки военного разведчика" , опубликованных (посмертно) в журналах "Военно исторический архив". Эти воспоминания были многими приняты "в штыки". Некоторые историки, да и не только они, тогда изгилялись над Новобранцем (им бы в "его шкуре" побывать, а не за своими письменными столами). Они резко осуждали журнал за публикацию записок Новобранца, обвиняли журнал в безответственности - "не совсем по партийному написано", как можно это публиковать? Однако нельзя было отрицать, что Новобранец непосредственный свидетель событий, происходивших в военной разведке в 1940 - 1941 годах. Свидетель - на самом высоком уровне в разведке, в то время он исполнял обязанности начальника Информационного отдела Разведупра ГШ. 

   Чем знаменательны воспоминания Новобранца?  Они заставляют обратить внимание историков в настоящее время на исследование аналитических методов, используемых в военной разведке. О том кто что когда сообщил написано уже много. В то же время записки военного разведчика Василия Андреевича Новобранца - это единственные воспоминания, передающее дух и реальную обстановку, царившую в высших слоях Разведывательного управления в 1940 - 1941 годах. И можно только всячески приветствовать издание, наконец то в 2009-м году его книги "Я предупреждал о войне Сталина" (напомним - Новобранец В.А. скончался в 1984-м году). В дальнейшем здесь цитируется из записок Новобранца то, что касается предвоенного времени, и это ,конечно, при желании можно прочитать в его книге.

    Итак:     

       "… Работать в разведке я просто не желал и старался быть от нее подальше. О разведке среди офицеров закрепилась "плохая репутация". Нам было известно, что там никакого продвижения по службе не бывает…  Доходили до нас также слухи, что в разведке люди "исчезают" таинственно, быстро и без следа… Например, в 1937 году исчез начальник Разведотдела штаба Ленинградского военного округа полковник Гродис… (В 1937 - 1940 годах было арестовано, а затем расстреляно пять начальников Разведывательного управления РККА: Я. К. Берзин (в 1937 году), С. П. Урицкий (в 1937 году), С. Г. Гендин (в 1938 году), А. Г. Орлов (в 1939 году) и И. И. Проскуров (в 1940 году). Разумеется, кроме начальников Разведуправления арестовывались и практически все начальники отделов и отделений, а также оперативные работники, курирующие зарубежную агентуру и отвечающие за анализ поступающей в Центр информации )
… Мои представления о стратегической разведке, о ее организации и характере работы были весьма примитивны. Специального курса по этой части ни в Академии им. Фрунзе, ни в Академии Генштаба тогда не было… Все, что касалось советской разведки, было для нас "тайной за семью печатями". О ней не положено было даже говорить. Много мы слышали о "коварных методах" других разведок, но о нашей, о советской, все молчали, будто ее вообще не существовало. Только потом я узнал, что советская военная разведка уже в то время являлась самой лучшей и самой сильной разведкой в мире.
   Пробелы знаний в этой части я особо остро почувствовал в первые дни работы в Разведуправлении Генштаба. Мне удалось за сравнительно короткий срок усвоить новую для меня работу, вероятно, благодаря оперативно-стратегическому кругозору, полученному в период работы в штабе ЛВО под руководством Б. М. Шапошникова… 
   После боев на Халхин-Голе командующий фронтовой группой командарм 1-го ранга Г М. Штерн, член Военного совета фронта Н И. Бирюков и я - по должности зам. начальника оперативного отдела в звании майора - приехали в Москву с докладом Политбюро ВКП(б) плана развертывания войск Дальневосточного фронта на 1940 год. Моя роль, конечно, была очень скромной' я хранил оперативные разработки в Генштабе и по мере надобности выдавал их командарму Г. М. Штерну. Командование Дальневосточного фронта считало, что Халхин-гольская авантюра - только пробный шар японской военщины. В будущем следует ожидать более крупных военных действий, возможно, даже большой войны Для этого нам следует "держать порох сухим", то есть сверх имеющихся оборонительных сил на границах надо создать дополнительно несколько фронтовых управлений, свыше десяти полевых армий по несколько десятков дивизий в каждой и несколько механизированных корпусов. Утверждение этого, казалось бы, очень необходимого плана на Политбюро проходило в очень крупных и жарких схватках главным образом со Сталиным и Ворошиловым. Они были основными противниками плана Штерна. Командарм с этих совещаний приезжал очень возбужденный и по-армейски круто и крепко выражал свои чувства. Все же Г. М. Штерн, в Все конце концов, добился своего - план был утвержден Политбюро, и войска к концу 1940 года были развернуты.
   Сейчас, оценивая этот факт уже в аспекте истории, можно сказать, что еще зимой 1939-40 гг были заложены основы нашей декабрьской победы под Москвой в 1941 г. Эту заслугу надо приписать командарму Штерну, а также бывшему начальнику ОргМоб отдела фронта полковнику Ломову, ныне генерал-полковнику, непосредственно разработавшему план развертывания этих сил. Сам же Г М Штерн, как уже отмечалось ранее, при "неизвестных обстоятельствах" исчез. По-видимому, трения с Г К Жуковым во время событий на Халхин-Голе и острая дискуссия со Сталиным и Ворошиловым стали роковыми для талантливого полководца. Трудно себе представить, как бы развернулся ход сражений под Москвой, если бы на Дальнем Востоке не было готовых к бою дивизий, и если бы они не были переброшены под Москву… 
   Во время пребывания в Москве я встретился с товарищем по учебе в Академии Генштаба полковником Пугачевым Григорием Петровичем. Я рассказал ему о событиях на Халхин-Голе и о цели нашего приезда в Москву. На мой вопрос, где он работает, Пугачев ответил (что-то) очень невнятно. Пообещав еще встретиться, он сел в машину и уехал. Через несколько дней в Генштабе ко мне подошел незнакомый офицер и спросил: - Вы майор Новобранец? - Да, я. - С вами хочет побеседовать начальник Разведывательного управления Генштаба генерал-лейтенант И. И. Проскуров. Зайдите к нему вот по этому адресу. Признаюсь, очень неприятный холодок сжал мое сердце. Чего ради моей персоной заинтересовалась разведка? Больше всего я опасался за свои служебные перспективы. Командарм Штерн хорошо ко мне относился, ценил меня и уже предназначил на должность начальника штаба армии. А разведка в те времена на основании Постановления ЦК ВКП(б) имела право брать к себе на службу из армии любого офицера и генерала. Мне очень не хотелось идти на беседу с генералом И. И. Проскуровым. " Но, - подумал я, - в личной беседе докажу ему свою непригодность для работы в разведке".
   Прибыв по указанному адресу, я доложил дежурному офицеру о цели визита. Мне немедленно выписали пропуск, и также немедленно меня принял начальник Разведупра Генштаба генерал-лейтенант И. И. Проскуров. В небольшом хорошо обставленном кабинете я увидел молодого генерал-лейтенанта авиации среднего роста, плечистого, со светлыми глазами, блондина. Встретил он меня тепло и, улыбаясь, стал расспрашивать о службе. Не успевал я отвечать на один вопрос, как следовал другой, третий. На некоторые вопросы он сам же и отвечал. Было ясно, что мою биографию он уже хорошо изучил. Когда закончилось беглое знакомство с моей биографией, И. И. Проскуров прямо поставил вопрос: - А не хотите ли, майор, пойти на службу в разведку? Я тотчас же ответил: - Нет, товарищ генерал, не желаю! - А почему? Я не собираюсь вас посылать за границу. Будете работать здесь, у меня. По характеру работа будет чисто штабная, а по масштабам - большая, интересная. - Нет, товарищ генерал, прошу оставить меня в штабе фронтовой группы. Работу там я уже знаю, люди все известны, в Чите мне уже и квартиру выделили. Уходить с этой работы очень не хочется. А вашей работы я не знаю, специальной подготовки не имею и вряд ли буду полно ценным работником. Прошу меня отпустить. - Ничего, новую работу вы освоите, - успокаивал меня Проскуров, - у вас хороший оперативно-стратегический кругозор, большой опыт оперативной работы в крупных штабах. Подумайте и завтра дайте ответ. 
   Вышел я от Проскурова в скверном настроении. Конечно, ни завтра, ни послезавтра я к нему не пошел и никакого ответа не давал. А Штерну дня через два рассказал о встрече с Проскуровым. - Эх, напрасно вы туда ходили, - с явной досадой сказал он. - Я вас выдвинул на должность начальника штаба армии, а теперь чего доброго заберут вас в разведку. Вскоре мы выехали в Читу, и я продолжил работу в штабе фронтовой группы. В феврале или начале марта 1940 года пришла шифровка, и Г. М. Штерн показал ее мне: Откомандировать майора Новобранца в распоряжение Управления кадров Е. А. Щаденко. Я взмолился: - Товарищ командарм, помогите! Не хочу служить в разведке! - Нет, майор, теперь уже ничего нельзя сделать… 
   В апреле 1940 года я явился к начальнику Разведупра. Генерал И. И. Проскуров принял меня в своем кабинете, встретил смехом и шуткой: - Ну и долго же ты думал, майор! Вижу - огорчен. Но ничего, не отчаивайся. Скоро сам увидишь, что работа у нас большая и очень интересная. Это работа оперативно-стратегическая, Вам предстоит разгадывать планы войны против нас наших вероятных противников. Назначили меня заместителем начальника информационного отдела по Востоку. Начальником отдела был Г. П. Пугачев… Так я попал в разведку. Не буду говорить о разведывательном управлении в целом. В этом нет нужды и, кроме того, об организации разведки и ее методах и людях не все можно сказать, несмотря на сорокалетнюю давность. Да это и не имеет прямого отношения к моей работе в Информационном отделе. Я буду говорить только то, что имеет отношение ко мне и о чем можно сказать.
Характер работы в Информотделе таков: поступающая информация из-за рубежа накапливалась на определенных направлениях. Ее нужно было критически оценить, сопоставить с имеющимися данными, отсеять недостоверные факты и вскрыть возможную дезинформацию ("ДЕЗУ"). Периодически накопленные данные группировались по определенным вопросам и освещались в различных информационных документах, разведсводках, справочниках, описаниях и пр. Мне пришлось начать работу с "азов". Целыми днями до позднего вечера просиживал я в управлении, присматривался к людям и изучал технику работы. Моими товарищами по работе были: заместитель начальника информотдела по Западу полковник (ныне генерал-лейтенант) Онянов, мой подчиненный по работе майор (ныне генерал) Воронцов, майор (ныне генерал) Скрынников, майор Лукманов, капитан (ныне полковник) Горценштейн, полковник Дьяков и целая группа товарищей, фамилии которых уже запамятовал. Все товарищи были хорошо подготовленные и культурные офицеры, и с ними было легко работать. Они хорошо знали свое дело, но, как это часто случается, у них установились некие шаблоны и традиции, мешавшие гибкости информационной работы. Я, будучи свежим человеком, довольно быстро отметил некоторые недостатки этой работы. Все сведения находились в распыленном состоянии по отдельным вопросам. Не было сводных документов, отвечающих, например, на такие вопросы: сколько дивизий может выставить против нас та или иная страна, как они могут быть вооружены, в какой группировке и на каких оперативных направлениях развернуты. Это очень важно было знать оперативным работникам Генштаба. Я знал это по собственному опыту оперативных разработок в штабе Ленинградского военного округа. Чтобы определить, сколько войск может выставить противник, нужно сделать фундаментальную разработку, надо на основании точных данных рассчитать военно-экономический потенциал страны; на основании численности населения определить людские военные ресурсы; в результате анализа военно-производственной мощности определить возможное количество производимого вооружения. В итоге определяется возможное количество развернутых дивизий. Исходя из характеристики театра войны и его подготовки, определяются основные операционные направления и возможная группировка войск на каждом направлении. И я засел за разработку таких обобщенных документов по каждой стране. Эти документы получили название "Мобилизационные записки". Мы практически точно определяли масштабы развертывания. Так, по Японии мы определили возможность развертывания в 100 дивизий. Эти данные подтвердились во время войны. В "Записке" по Германии масштабы развертывания на случай блицкрига определялись в 220 дивизий, из них 20 танковых. Война подтвердила нашу разработку - Германия выставила против нас 214 дивизий, из них 21 танковую. Свой метод расчета военно-экономического потенциала страны я видел уже после войны в Академии им. Фрунзе в качестве учебного пособия, но автор, увы, был другой - генерал-лейтенант Онянов. Ну что же - я не предъявил никаких претензий, лишь бы шло на пользу.
   Особо надо остановиться на одной важной детали в работе разведчика-информатора - как не попасть в сети дезинформации противника. Между разведками идет непрерывная война и в мирное, и в военное время. Все разведки стараются обмануть друг друга и засылают по самым различным каналам дезинформационный материал (ДЕЗА). "ДЕЗА" изготавливается очень тонко и коварно. В этом участвуют все видные государственные деятели, вплоть до глав государств. Дезинформационный материал обязательно состоит из части совершенно правдивых данных, но, конечно, только тех, которые уже известны противной стороне. Это и подкупает неопытного разведчика. Установив правдивость части данных, он считает весь материал подлинным и таким образом делает ошибочные выводы. Классическим примером такой ДЕЗЫ может служить наш горький опыт, когда Советскому правительству перед самым началом войны германская разведка подсунула дезинформацию. Но об этом ниже, а сейчас расскажу, как я чуть было не попал в сети дезинформации японской разведки. Это случилось в самом начале моей деятельности в Разведупре. Однажды, когда я с головой ушел в составление "мобзаписок", один офицер приносит мне кипу документов - примерно семь томов по 300-400 машинописных страниц и радостно сообщает: - Товарищ майор, "соседи" достали мобилизационный план Квантунской армии. Вот он! Мое сердце радостно затрепетало, - "молодцы соседи", - думаю. Под "соседями" мы понимали зарубежную агентуру НКВД, которая часто направляла нам свои материалы. По "традиции" эти материалы без критики считались достоверными. На этом основании и офицер, доставивший мне документы, был в восторге, он не сомневался в их подлинности. Но я был "новичок" и не знал здешних традиций. После первой волны радости я весьма критически отнесся к этой горе "томов". А при беглом осмотре документов мне вдруг вспомнилась давняя история, когда разведка царской армии уже купила однажды за золото японский "мобилизационный план", оказавшийся обыкновенным несекретным полевым уставом. Это воспоминание меня и насторожило. Взял я присланные материалы и начал сличать с имеющимися данными, искать, что нового по японской армии дают эти документы. Оказалось, что ничего нового и важного в них нет. Были указаны давно известные номера пехотных дивизий и ничего больше. Зато философских рассуждений, о возможных вариантах отмобилизации и развертывания очень много. Причем, направления возможных главных ударов указываются неправдоподобные на не подготовленном тогда театре войны, где нет дорог, складов, средств связи. Эти рассуждения мог написать любой грамотный штабист, глядя на карту будущих военных действий. Поломав голову несколько дней над присланными материалами, я понял, что "соседи" прислали нам обыкновенную ДЕЗУ, к тому же не очень умно сделанную. Взял я весь ворох документов и отнес полковнику Пугачеву. Положил на стол и сказал: - Возьми себе, это обыкновенная ДЭЗА. Он подивился моей дерзости - нарушил "традицию". - Ты будь осторожен в такой оценке! Это - документ "соседей". Мы привыкли считать их достоверными. - Чьи это документы, - отвечаю, - мне не важно. Для нас важно то, что они ничего нового не дают. Это "липа", сплошная вода... И я показал ему свои выборки и таблицы. - Нет, этого не может быть! Ты, наверное, ошибся. Нужно еще раз проверить и дать положительный отзыв, - настаивал Пугачев. - Мы его тщательно изучили, угробили на это две недели. Больше заниматься этой ДЕЗОЙ не буду. У меня есть дела поважнее. - Черт возьми! - недоумевал Пугачев, - что же делать? Ведь нужно дать ответ "соседям". Там уверены, что документ важный. За него заплачено много золота. Ты составь какой-нибудь туманный, обтекаемый, "дипломатический" отзыв. Пользуясь дружескими отношениями, я ответил несколько грубовато: - Пошел ты к чертям! Бери себе эту ДЕЗУ и составляй на нее сам хоть хвалебную оду! Полковник Пугачев (ныне умерший) был культурным офицером с хорошим оперативно-стратегическим кругозором, но по специальности авиатором. Мобилизационно-оперативных разработок по общевойсковым частям и соединениям никогда не делал и поэтому не знал, как они выглядят и какие сведения содержат. Естественно, он не мог правильно оценить документ "соседей". Однако, приняв на веру мнение своих сотрудников, у него хватило мужества заявить "соседям", что они подсунули нам ДЕЗУ. Разразился скандал Пугачева с должности начальника отдела сняли и на его место назначили генерал-майора Дубинина. Пугачев потом с обидой говорил мне, что это я ему "удружил", но вообще дружба наша не нарушилась. Привел я этот факт для того, чтобы показать, как тяжело и даже опасно было в нашей стране бороться с происками вражеской разведки и с ее дезинформацией. Г. П. Пугачев в данном случае отделался "легким испугом". А многие разведчики, как, например, Я. К. Берзин, И. И. Проскуров и другие поплатились за это жизнью. И что особенно трагично - они были уничтожены собственным правительством. Как глубоко проникла вражеская разведка в наши государственные органы, я покажу дальше на многих примерах. 

   Вскоре ( 27 июля 1940 г. Приказ НКО - "О структуре ГШ" ) в Разведупре произошла "смена кабинета". Генерал-лейтенант Проскуров был снят, и на его место назначили генерал-лейтенанта (ныне маршала) Голикова. Проскуров же был не только снят, но и уничтожен, для нас, конечно, по неизвестным причинам. Это был молодой, мужественный и честный генерал, осмелившийся вступать в пререкания со Сталиным. Не всегда тайна остается тайной. Как бы властители мира сего "совершенно секретно" не совершали свои черные дела, дела эти рано или поздно становились явными. По невидимым, но многочисленным каналам правда проникает в народ. Узнали и мы, как и на чем "погорел" генерал Проскуров Об этом мне рассказал Пугачев. 
   И. И. Проскуров в прошлом был летчиком-истребителем и служил в авиаполку, где начальником штаба полка был Г. П. Пугачев. Они дружили в полку и продолжали дружить в Разведупре. После войны в Испании старший лейтенант Проскуров получил сразу звания Героя Советского Союза и генерал-лейтенанта и был назначен начальником Разведупра. Уже одно это назначение говорит о многом. Разве можно было назначать молодого летчика, хотя и отличившегося в небе Испании, со средним по существу авиационно-техническим образованием на должность начальника Разведывательного управления Генштаба?! Что понимали эти люди в стратегической разведке, когда назначали этого, хотя и прославленного, летчика на штабную должность?! По складу характера это был человек скромный, общительный, честный, принципиальный, смелый в суждениях и прямолинейный. Мы его очень любили и помогали в работе как могли. Возможно, со временем, имея хорошие личные способности, он и освоил бы несвойственную для него работу, но случилась беда. 
   На одном заседании Политбюро обсуждались итоги советско-финской войны 1939-40 гг. Неподготовленность нашей армии, огромные потери, двухмесячное, позорное топтание перед "линией Маннергейма" и многие другие "болячки", выявленные еще на Халхин-Голе, стали известны всему народу. Об этом в полный голос заговорили за рубежом. Сталину и его приближенным надо было "спасать свое лицо". Этому и было посвящено одно заседание Политбюро. После бурных прений "великие и мудрые" решили, что причиной всех наших бед в советско-финской войне является плохая работа разведки. Это мнение всякими способами внедрялось и в армии. Сваливать все на разведку - не очень оригинальный прием. Никогда еще ни одно правительство, ни один министр обороны или командующий не признавал за собой вину за поражение. Ищут виновных среди "стрелочников", в первую очередь валят на разведку, потом на всякие климатические и географические причины, но отнюдь не на бездарность и невежество правительства и его полководцев. ( Пленум ЦК ВКП(б) состоялся 25-28 марта 1940 г. На нем выступили с докладами о состоянии ВС Ворошилова, Шапошникова. Ворошилов в своем докладе сказал: “…ни я, ни начальник ГШ, ни командование ЛВО, в начале совершенно не представляли всех особенностей и трудностей, связанных с этой войной. Объясняется это прежде всего тем, что военвед не имел хорошо организованной разведки, а следовательно и необходимых данных о противнике; те скудные сведения, которыми мы располагали о Финляндии, ее вооруженных укрепленных районах, не были достаточно изучены и обработаны и не могли быть использованы для дела”).
   Сталин и в этом не был оригинален. Он тоже решил отыграться на разведке и лично на Проскурове. И. И. Проскуров не выдержал возведенной на разведку напраслины. Он знал, что все необходимые данные о "линии Маннергейма" в войсках имелись, и что причина неудач кроется в другом. Он смело вступил в пререкания со Сталиным и назвал все действительные причины неудач, за что поплатился жизнью… 
   Надо было быть очень честным и мужественным человеком, чтобы в тех условиях отстаивать свое мнение… А теперь позволю себе как свидетелю и участнику многих событий восстановить историческую правду о разведке и о ее мнимых грехах в Финской войне. В дни, когда я работал в оперативном отделе штаба Ленинградского военного округа, мне довелось участвовать в разработке оперативного плана на случай войны. Офицеры оперативных отделов приграничных округов и Генштаба знают, что это за документ и как серьезно он разрабатывается. Хорошо помню, что все мы, работники оперативного отдела, пользовались так называемым "черным альбомом" В нем были все исчерпывающие данные по финским укреплениям на Карельском перешейке ("линия Маннергейма"). В альбоме были фотоснимки каждого ДОТа и его характеристики: толщина стенок, наката, вооружение и т.д. Позднее, уже на работе в Разведупре я опять-таки видел этот альбом. Этот "черный альбом" был и в штабах действующих войск на Карельском перешейке. Как же смели руководители Правительства утверждать, что таких данных не было? Вина в неуспешных начальных действиях войск была не разведки, а самого правительства и, в первую очередь, наркома обороны Ворошилова и лично Сталина. А при каких условиях вспыхнула эта никому не нужная и очень не популярная в народе война? Первое и самое главное - война с финнами не была объективной необходимостью. Это был личный каприз Сталина, порожденный пока неясными причинами. Второе и тоже очень важное обстоятельство - война была объявлена при участии Ворошилова так поспешно, что даже начальник Генштаба Б. М. Шапошников об этом не знал. Он в это время был в отпуске. Узнав о начале войны, Шапошников немедленно прервал отпуск и прибыл в Москву. Здесь он узнал все подробности. Потрясенный, он схватился за голову, бегал по кабинету и с болью в голосе восклицал: - Боже! Что наделали! Ай-яй-яй! Осрамились на весь мир! Почему же меня не предупредили?! Высокопоставленные невежды начали войну, даже не предупредив своего начальника Генштаба. Невежды (и головотяпы из Щедринского "города Глупова") забыли об элементарных правилах: прежде чем начать войну, надо к ней хорошо подготовиться и, в первую очередь, хорошо изучить противника и подготовить армию. Невежественное военное руководство ничего этого не сделало. Мы вели "зимнюю войну" в летнем обмундировании. "Гениальные" полководцы Сталин и Ворошилов уже с первых дней войны обрекли Красную Армию на поражение. Я уже не говорю о том, что боеспособность нашей армии была очень низкой, как показал недавний опыт Халхин-Гола. Обо всем этом и напомнил "завоевателям" генерал И. И. Проскуров. Он как бы чувствовал, что за. свое выступление погибнет, поэтому, вернувшись с заседания военного главного совета, вызвал к себе своего друга полковника Г. П. Пугачева и рассказал ему все о заседании совета и о грозящей ему опасности. На следующий день Проскурова не стало. Когда я пришел в Разведуправление и спросил, где Проскуров, Пугачев по-дружески рассказал мне всю эту историю. Так тайное стало явным. Итогом этого заседания Политбюро и Военного совета было то, что маршала Ворошилова назначили председателем Комитета обороны, а маршала Тимошенко - наркомом обороны Таким образом, Ворошилову теперь стали подчиняться не только нарком обороны, но и нарком Военно-морского флота и все наркомы оборонной промышленности. О результатах "оборонной" деятельности маршала Ворошилова можно судить по тому, в каком состоянии наша армия встретила врага на границе в 1941 году... 
   Новый начальник Разведупра генерал Ф. И. Голиков был по счету за два года четвертым Уже одна такая частая смена руководителей разведки абсолютно недопустима и вредна для государства. Грамотные в военном отношении люди знают, например, что для подготовки нового командира дивизии нужно не менее 6-8 лет. А снять начальника разведки и подготовить нового - дело еще более сложное. Частые смены даже рядовых работников разведки не могут пройти без ущерба для дела. Характер службы в центральных разведывательных органах требует систематического скрупулезного накапливания разведданных, систематизации и запоминания их в логической последовательности. Многое ассоциируется только в одной голове. Приход второй головы означает разрыв логической связи между разведданными. Новый человек практически всегда начинает с новых (для него) исходных данных, а все ранее накопленное лично для него в значительной степени теряется Если старый работник получал дезинформационный материал, он, не прибегая к анализу старых данных, на память мог сразу сказать (или заподозрить!), что это дезинформация. Новый работник, получив "дезу", не может в ней сразу разобраться. Он вынужден тратить на нее много времени и часто безрезультатно. "Деза" может быть принята за достоверный документ или достоверный за "дезу". В том и другом случае результаты будут вредные, а порой и трагические для страны. Поэтому умный государственный деятель любовно выращивает кадры разведчиков, создает все условия для их плодотворной и длительной работы, а Сталин менял начальников Разведуправления по четыре раза в год, что полностью парализовало работу разведки. Сталин и его приближенные разгромили собственную разведку. К руководству разведкой пришли люди, неспособные разобраться в коварных методах вражеской дезинформации. ( Проскуров в докладе наркому обороны и комиссии ЦК ВКП(б) от 25 мая 1940 года писал: "Последние два года были периодом чистки агентурных управлений и разведорганов от чуждых и враждебных элементов. За эти годы органами НКВД арестовано свыше 200 человек, заменен весь руководящий состав до начальников отделов включительно. За время моего командования только из центрального аппарата и подчиненных ему частей отчисленно по различным политическим причинам и деловым соображениям 365 человек. Принято вновь 326 человек, абсолютное большинство из которых без разведывательной подготовки". Сталинскими репрессиями разведорганы., были подвергнуты жесткой "чистке". 

   Тем не менее в 1940-1941 гг. была воссоздана зарубежная агентурная сеть. Опытными кадрами был укомплектован аппарат военных атташе при полпредствах за рубежом. Особое значение приобретали источники информации непосредственно в Германии. Разгромив разведку, Сталин "подрубил сук, на котором сам сидел" и стал жертвой дезинформации немецкой разведки.  

         Вновь назначенный начальник Разведупра генерал-лейтенант Ф. И. Голиков прибыл к нам из Львова, где он командовал 6-й армией. Как он командовал армией - не знаю, но начальником Разведупра он был плохим. В Разведупре он был единственным человеком, который попал в сети дезинформации немецкой разведки и до самого начала войны верил, что войны с Германией не будет. Как это произошло - далее расскажу подробнее, но сначала о самом Голикове как человеке и руководителе. Близко соприкасаясь по работе, почти ежедневно бывая на докладе, я изучал нового начальника Разведупра. И у меня сложилось тогда о нем определенное мнение. Человек он был среднего роста, круглолицый блондин, вернее лысый блондин со светлыми глазами. На лице всегда дежурная улыбка, и не знаешь - то ли потому что хорошо доложил, то ли потому что доложил плохо. Я не заметил у него проявлений определенного своего мнения. Давая указания, он говорил: "Сделайте так или можно так..." Уходя, я так и не знал, как же сделать. Если я делал по своей инициативе или по его указанию, но неудачно, он всегда подчеркивал: "Я вам таких указаний не давал" или "Вы меня неправильно поняли". За такое руководство мы его не уважали. Поступал он так потому, что просто не знал, какие дать указания. Он часто ходил на доклад к Сталину, после чего вызывал меня и ориентировал в том, как думает "хозяин" и очень боялся, чтобы наша информация не разошлась с мнением Сталина. 

   Зимой 1940 года вместо Г. П. Пугачева начальником информотдела был назначен генерал-майор Дубинин. Пугачев, как уже упоминалось, был снят с должности за то, что отказался санкционировать семь томов "дезы", добытой "соседями". Однако Дубинин в силу ряда причин, из коих не последнее место занимали военные приготовления на границе отнюдь не в духе мирного договора, заболел и слег в психиатрическую лечебницу. Голиков назначил врио начальника информотдела меня. 
Я в это время закончил мобилизационные записки по восточным странам. Все они Голиковым были утверждены и отправлены в Генштаб. Новая работа в таких огромных масштабах, как информотдел. меня пугала. Так как по штату заместителем по Западу был полковник Онянов, я пытался вместо себя выдвинуть его, тем более что он был по званию выше меня. Однако Голикову почему-то захотелось на должность начальника информотдела посадить именно меня, и он настоял на своем. 
   Приступив к работе на новой должности, я первым делом стал изучать материал по Западу. В это время немецкая армия совершала свой триумфальный марш по странам Европы. Главным событием в это время являлась недавно закончившаяся франко-германская война. Для нас было очень важно изучить опыт этой войны. Всех удивляли и поражали легкие победы фашистов. Все разведки, естественно, и наша стремились разгадать "секрет" немецких успехов, выявить новое в военном искусстве. Были даны задания всей нашей агентуре.                     
   Вскоре поступил на редкость ценный документ из Франции "Официальный отчет французского Генерального штаба о франко-германской войне 1939-40 гг". Отчет этот лично вручил начальник Генштаба французской армии генерал Гамелен нашему военному атташе. Вручая документ, он сказал: - Возьмите, изучайте и смотрите, чтобы и вас не постигла такая же судьба. Ознакомившись с отчетом, я пришел в восторг. Это уж был не "японский мобплан", в котором, кроме воды, ничего не было. Здесь была показана вся немецкая армия до каждой дивизии и части - больше сотни дивизий - их состав, вооружение, нумерация и группировка. На схеме был показан весь ход боевых действий с первого до последнего дня войны. Естественно, мы накинулись на этот документ как голодные на пищу. Все указанные дивизии поставили на учет, после чего было легко следить за их переброской к нашим границам. Ход боевых действий мы нанесли на карту. Нанесли группировки сил и средств на каждой стороне. Начали изучать соотношение сил в ходе боя по направлениям и искали, что же нового в оперативном искусстве дали немцы, где и в чем их секрет молниеносной победы. Почему такая крупная страна, как Франция, была разгромлена в течение одного месяца? Над изучением опыта этой войны у нас работала целая группа офицеров, и вскоре этот труд был закончен в виде доклада начальнику Генерального штаба генералу Г. К. Жукову "О франко-немецкой войне 1939-40 гг.". Что же нового и поучительного мы нашли у немцев? В оперативном искусстве - ничего нового. Наше оперативное искусство стояло тогда выше немецкого. Метод ведения армейских и фронтовых операций с концентрическими ударами и последующим окружением у нас изучали еще в 1937 году и даже раньше. Средством развития тактического прорыва в оперативный у нас являлась конно-механизированная группа (КМГ), а у них - танковая армия (4-5 танковых дивизий и 3-4 мотодивизий). Новым было появление танковой армии - большого оперативно-стратегического танкового объединения. У нас же высшей единицей был механизированный корпус (две танковые бригады и одна стрелково-пулеметная), но накануне войны мехкорпуса были расформированы. Это была крупная ошибка, если не предательство, происки немецкой разведки. Это немецкие танковые армии пронзили Францию на всю ее глубину от границы до границы. Им не было противопоставлено никакого сопротивления. Во французской армии не было оперативных инженерно-саперных заграждений, крупных противотанковых артиллерийских соединений и не было больших танковых соединений. Новым в тактике немцев были строго согласованные действия авиации, танков и артиллерии с пехотой. Авиация, танки и артиллерия сопровождали наступление пехоты и обеспечивали успех боя. Вот как описывал в отчете один офицер характер боя: "Впереди против нас двигаются с грохотом тысячи танков, а сверху над нами ревут и воют тысячи самолетов и обрушивают на наши головы тысячи бомб, которые, разрываясь, сотрясают землю. Войска прижались к земле и лежат, как парализованные, не могут даже пошевелиться и поднять голову, не говоря уже о противотанковых пушках, которые бездействовали". Забегая несколько вперед, скажу, что точно такая же картина получилась и у нас в первые дни войны. Мы на своих спинах испытали эту новую немецкую тактику. Разница была только в том, что мы не все время лежали, прижавшись к земле. Когда немецкая пехота подходила близко, мы бросались на нее в штыки.                            
   Мы, тогда молодые офицеры разведки, очень тщательно изучили этот опыт войны, составили доклад и направили его в адрес начальника Генштаба. Мы полагали, что стоящие во главе нашего Правительства и наркомата обороны умные люди изучат этот опыт войны и примут все меры к тому, чтобы у нас не случилось того, о чем писалось в отчете. Мы надеялись, что у нас в армии будут созданы такие же или даже более сильные танковые армии, которые, схлестнувшись с немецкими, не позволят им безнаказанно совершать прогулки по всей нашей стране. Мы также надеялись, что будут созданы крупные артиллерийские противотанковые соединения, а также теоретически разработанные Д. М. Карбышевым еще в 1937 году оперативные инженерно-саперные заграждения, будут созданы инженерно-саперные бригады, корпуса, мы надеялись, что против "висящих" над головой самолетов будут созданы дивизии зенитной артиллерии. Все свои предложения и надежды мы изложили в этом труде.
   Доклад послали в адрес начальника Генштаба. Ответ получили такой, что о нем стыдно писать. На нашем докладе коряво и безграмотно была начертана резолюция за подписью Г. К. Жукова: "Мне это не нужно. Сообщите, сколько израсходовано заправок горючего на одну колесную машину". Прочитав эту резолюцию, офицеры информотдела пожимали плечами и молча смотрели друг на друга и на меня. Я тоже молчал. Ну, как я мог объяснить им, что произошло?! 
   Перехожу к описанию событий, начинавшихся на наших западных границах. Нас интересовал вопрос, куда будет перебрасываться немецкая армия из Франции. Если Гитлер примет решение нанести удар по Англии, форсировать Ла-Манш, то немецкая армия не уйдет из Франции, а будет группироваться во Фландрии. Если же начнется переброска в Восточную Германию и Польшу, то нам следует быть начеку. Осенью 1940 года наша разведка зафиксировала тщательно скрытые перевозки немецких войск в Чехословакию, Польшу и Восточную Пруссию. Военнослужащие были переодеты в гражданскую одежду, а военные грузы маскировались под сельскохозяйственные. Уже один факт этой маскировки говорил о многом. Однако высказывать какие-либо подозрения и опасения было рискованно, так как начал действовать заключенный с Германией в августе 1939 года пакт о ненападении и договор о дружбе. Для его подписания Риббентроп прилетел в Москву, и ему была выстлана ковровая дорожка от самолета до аэровокзала. Что и как говорили дипломаты, нам неизвестно, но совершенно очевидно, что Гитлеру удалось убедить Сталина и В. М. Молотова в своих "честных" намерениях по отношению к Советскому Союзу. "Штатные докладчики" и все газетные обозреватели на все лады расхваливали пакт о ненападении как "гениальную мудрость" Сталина… За плотной завесой дружеских славословий В. М. Молотова нарастали тревожные события на наших западных границах. Немецкие войска, сосредоточенные ранее во Франции, начали постепенно перебрасываться в Польшу и подтягиваться к нашим границам. Вот что об этом говорил немецкий генерал фон Бутлер: "Уже в июле 1940 года на Восток был переброшен штаб группы армий фельдмаршала фон Бока, а также штабы 4, 12 и 18 армий. Тогда же сюда было переведено около 30 немецких дивизий. Так были сделаны первые шаги к стратегическому разворачиванию сил, которое заняло довольно продолжительный период времени" (Мировая война 1939 - 1945). Эти переброски были точно установлены нашей разведкой. Чтобы дезинформировать наше правительство, Гитлер выступил с заявлением, что немецкая армия перебрасывается в Восточную Германию и Польшу с целью улучшения условий расквартирования и отдыха после войны во Франции. Но сосредоточение войск в непосредственной близости, от наших границ в густонаселенных местах только ухудшало условия расквартирования. Наша агентура все время докладывала о нарастании численности войск у наших границ. Открытых перевозок как будто нет. Едут только "гражданские" туристы, а количество дивизий растет и растет. Они вылезают из земли, как грибы. Мы заметили также, что много "туристов" едет из Германии в Финляндию. Туда едут, а обратно не возвращаются. Послали туда под видом железнодорожного кондуктора нашего офицера-разведчика. После нескольких рейсов "кондуктор" доложил, что это не туристы, а немецкие солдаты и офицеры сосредотачиваются в северной части Финляндии. Было установлено, что там уже сосредоточено около 35 тысяч человек. Это было примерно в декабре 1940 года. Мы фиксировали эти данные, брали на учет каждую дивизию. Делали это очень доброкачественно. Мы регистрировали не только номера дивизий, ее организацию, вооруженный состав, но и знали, кто ею командует. Мы знали старших офицеров дивизий, их характеры, вкусы. Знали, кто любит вино, кто карты, кто женщин, а кто и весь "букет" офицерских развлечений. Я рассказываю это для того, чтобы показать, насколько достоверны были наши данные. Все накопленные сведения мы включали в разведывательные сводки. Система информации в нашем отделе была такова. Регулярно раз в месяц выпускались разведсводки, которые составлялись и переписывались начальником Информотдела, а утверждались начальником Разведупра. Разведсводки рассылались Правительству, всем членам Политбюро, в Генеральный штаб, Центральным военным учреждениям, штабам военных округов и войскам до штаба корпуса включительно. Кроме сводок, мы выпускали различные справочники, описания, наставления. В последнее время по моей инициативе начали составлять доклады о военно-экономическом потенциале страны и о возможном масштабе развертывания армий. Эти документы, как уже упоминалось выше, назывались "мобилизационными записками". Был у нас еще один вид информации под грифом "Совершенно секретно". Это "спецсообщения". В них включали особо важные данные и за подписью начальника Разведупра направляли по особому списку, установленному самим Сталиным. Список был таков: Сталин, В. М. Молотов, Г М. Маленков, Л. П. Берия, К. Е Ворошилов, С. К. Тимошенко, К. А. Мерецков и Г. К. Жуков. Кроме этой документальной информации, существовал еще один вид информации визитера Генерального штаба - это "живая связь". Офицер разведки оперативного управления регулярно не менее одного раза в неделю посещал Информационный отдел Разведупра, получал все поступившие новые данные, наносил их на карту и докладывал начальнику Генерального штаба, а затем делал сообщение и всем офицерам Оперативного управления. Таким офицером разведки от Оперативного управления являлся подполковник Гунеев. Такие же делегаты связи направлялись в Разведуправление из других управлений. Так, например, от бронетанкового управления нас регулярно посещал подполковник Шклярук. Я до сего времени помню его последний визит. Когда он нанес на свою карту 70 немецких дивизий (это было в конце 1940, либо в начале 41-го), он воскликнул: "Война!". "Да, - говорю, - война!" "Я побегу сейчас к Федоренко", - и выбежал из кабинета. (здесь некоторые критики Новобранца отмечают – Новобранец запутался 70 или 100 дивизий у границ СССР, не осмысливая написанного, делают свои «компетентные» выводы, как будто им открыли всю «кухню» Разведывательного управления). Позднее мне звонил Федоренко и наводил справки - спрашивал, правильно ли то, что принес Шклярук. Я ответил, что правильно… По телефону часто наводили справки начальник Академии Генштаба комдив В. К. Мордвинов и начальник Оперативного управления Генштаба генерал Ватутин. В результате анализа всех данных разведки для меня стало очевидным, что Германия готовится факел войны… Поэтому стал сам спешно готовить "мобзаписку" по Германии. Данных для "записки" у меня было вполне достаточно.                                          
   О положении дел на наших границах я регулярно докладывал генералу Ф. И. Голикову. Он внимательно меня выслушивал, но первое время своего мнения не высказывал. Я объяснял это тем, что он в разведке человек новый и не успел еще во всем разобраться. Правда, однажды он проявил особый интерес к группировке немецких войск в Румынии. Мы называли ее тогда "группой Бласковица". Наличие ее в Румынии также красноречиво свидетельствовало о намерениях Германии. Знаменательные события происходили в Болгарии. В одном сообщении рассказывалось, как на государственном совете царь Борис, схватившись за голову, бегал по кабинету, с отчаянием и страхом кричал: - Боже мой, боже мой! Что же нам делать? С Запада Гитлер, с Востока Сталин. Куда же нам, грешным, податься? Пожалуй, лучше все же к Гитлеру, чем к большевикам. И вскоре наша разведка зафиксировала прибытие в Болгарию немецких "инструкторов" и "туристов". Очень запомнилось еще очень интересное письмо из-за рубежа. Оно определило наши отношения с Ф. И. Голиковым. Он дал мне его на очередном докладе и приказал доложить свое мнение. Я внимательно изучил это интересное письмо. Оно было написано мелким убористым почерком на 6-8 листах ученической тетради. С первых же строк письма мне стало ясно, что автор его - весьма грамотный в политическом и военном отношении человек, хорошо разбирается в сложных международных событиях. Автор писал о неизбежном нападении Германии на СССР. Он утверждал, что наше Правительство совершило крупную ошибку, прервав переговоры с англо-французскими представителями и заключив пакт о ненападении с Германией. По мнению автора письма, этот пакт со стороны Германии - лживый дипломатический шаг. Не успели еще высохнуть чернила на подписи Риббентропа, как Гитлер распорядился о переброске войск из Франции к границам СССР. Автор советовал Советскому Правительству готовить свои вооруженные силы к большой войне, чтобы не получилось так, как во Франции. Он писал, что промедление с этим вопросом смертельно опасно не только для Советского Союза, но и для всех порабощенных народов Европы. Автор предупреждал, что фашистская чума грозит всем народам мира и что им не на кого больше надеяться, как на СССР. Подпись была "Ваш друг". На следующий день генерал Ф. И. Голиков спросил меня, что я думаю о письме и его авторе. Я ответил, что полностью разделаю мнение автора, и что все его соображения подтверждаются нашими данными. Я посоветовал отправить это письмо Правительству в "спецсообщении". Голиков посмотрел на меня с явным недовольством: - Да вы что? Вы понимаете, что вы говорите? Ведь он же хочет столкнуть нас лбами с Германией. Скорей всего немцы будут наносить удар по Англии, форсировать Ла-Манш. Если сделать так, как пишет этот "друг", мы своими военными приготовлениями можем спровоцировать немцев против нас. Так думает и наш "хозяин". Мне стало ясно, что письмо побывало у Сталина, что Голиков выражает его точку зрения. Я ничего не возразил. Но внутренне я попал в полосу мучительного душевного разлада. Фактические данные противоречили умонастроениям моего непосредственного начальства и всего Правительства. Я был на стороне фактов, но пока не мог найти формы защиты своей позиции.
Закончив "мобзаписку" по Германии, я понес ее Голикову. В "записке" мы определяли масштабы развертывания немецкой армии в двух вариантах: для молниеносной войны (блицкрига) и для длительной. Для молниеносной войны мы определяли количество дивизий около 220, для длительной - 230. И приложили карту-схему, на которой были показаны существующие группировки немецких войск на наших границах и возможные варианты направления их действий. Меня удивляет заявление Жукова, что он, "будучи начальником Генштаба, не предусматривал внезапного перехода в наступление в таких масштабах, причем сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами" (Воспоминания и размышления, стр. 263). А ведь в "Мобилизационных записках по Германии" Разведупра только об этом и толковалось. Что Германия может применить блицкриг (молниеносную войну), суть которой и заключается в том, чтобы сокрушить противника в одном первом ударе, для чего и применяются все силы. И мы указали, что для этого немцы могут ввести 220 дивизий. Как же начальник Генерального штаба мог об этом не знать?! Это могло случиться, только если Голиков эту записку в Генштаб не послал. Тогда какова же роль Голикова?! И Жуков в этом случае прав, назвав его "дезинформатором"! 
…Начальник Разведупра долго с видимым интересом рассматривал схему. Наши мнения с ним во многом разошлись. Он считал, что на первом этапе войны главный удар будет нанесен по Украине в направлении Киева, а на схеме главный удар был показан, исходя из группировки, - на Москву. Просмотрев "записку" и схему, Голиков сказал: - Ваши соображения верны, но это только предположения! Реально этих группировок нет. - Как нет, товарищ генерал?! - пораженный таким итогом нашей беседы воскликнул я. - Эти группировки не мой вымысел, они вполне реальны. Каждая дивизия нами точно установлена. Не только установлена ее дислокация, состав, организация. Мы даже знаем, кто командует каждой дивизией. Как можно сомневаться в таких точных сведениях?! Генерал молча взял мою "мобзаписку", положил в сейф и сухо сказал: Можете идти, вы свободны. Много позже, уже после войны мне стало известно, что эта "мобзаписка" пролежала у него без движения до самого начала войны, хотя другие "мобзаписки" быстро утверждались и немедленно отсылались в Генштаб.
   После этого между мною, вернее между Информотделом и генералом Голиковым установились весьма странные отношения. На каждом докладе генерал "срезал" у меня по несколько дивизий, снимая их с учета, как пешки с шахматной доски. Никакие мои возражения на него не действовали. Мне стало неприятно ходить к нему на доклад. Для докладов я стал посылать начальника немецкого отделения полковника Н. И. Гусева. Они старые сослуживцы, и я полагал, что Гусеву удастся убедить Ф. И. Голикова в реальности немецких дивизий, в реальности непрерывно нарастающей угрозы. Расхождения в оценке положения у меня с Гусевым не было. Однако и Гусеву не повезло. У него Голиков "срезал" еще больше дивизий, чем у меня. Я не выдержал и пошел к Голикову. - Товарищ генерал, - заявил я ему, - я не согласен с вашей практикой "срезать" количество дивизий, которые мы указываем. Уже подошло время выпускать очередную сводку по Германии, а я не могу ее выпустить в искаженном виде. Ф. И. Голиков молча извлек из сейфа лист александрийской бумаги, развернул на столе и сказал: - Вот действительное положение на наших границах. Здесь показано 35-40 дивизий, а у вас сто десять. Я посмотрел на схему. Там действительно синим карандашом были показаны немецкие дивизии вдоль наших границ. - Что это за документ? Откуда? - Это дал нам югославский атташе полковник Путник. Эти же данные подтвердил и наш агент из немецкого посольства в Москве. Этим же данным верит и наш "хозяин", - пояснил Голиков, и уже тоном приказа сказал: - Поэтому не будем спорить, выпускайте сводку по этим данным. Я ответил, что без проверки по этим данным выпускать сводку не могу и попросил схему в отдел для анализа. 
    При изучении схемы Путника, прежде всего, бросалось в глаза резко сниженное количество дивизий, причем они были разбросаны вдоль нашей границы равномерно и бессистемно. В их расположении не было замысла никакой идеи. Нумерация дивизий совпадала с теми нашими данными, которые имелись уже в нашей старой сводке. Для всех нас стало ясно, что перед нами обыкновенная немецкая "деза". Стало ясно и другое - что наши сводки попадают в немецкую разведку. Не знаю, был ли полковник Путник немецким агентом, но совершенно очевидно, что он подсунул нам немецкую дезинформацию. Мы подозревали, что наш агент из немецкого посольства тоже явный дезинформатор. Немецкое посольство в Москве широко и умело развернуло дезинформационную работу и ловко направляло свою "продукцию" в каналы нашей разведки и в Правительство. Причем очень характерно, что дезинформационный материал попадал к нам не из наших источников, а "сверху". Наметились и каналы проникновения дезинформации. Сначала она попадала к "соседям", в агентурную сеть НКВД или в контрразведку. Потом, конечно, с помощью Берия, дезинформация докладывалась Сталину. И уже от Сталина - в Разведуправление Генштаба и по другим каналам. Надо отдать должное немецкой разведке - ее дезинформация сумела ловко обмануть наше Правительство, скрыть от него военные приготовления против нас. Мы, работники Разведупра, главную борьбу против дезинформации сосредоточили вокруг количества вражеских дивизий, развернутых на наших границах. Мы показывали их истинное количество, а немецкая разведка всячески пыталась скрыть или уменьшить их количество и, кроме того, нас уверяли, что Германия будет наносить удар по Англии. И в этой борьбе немецкая разведка нас победила. Советское Правительство и наше военное руководство верили вражеской дезинформации, а не собственной разведке. Даже сам начальник Разведупра не верил данным собственной разведки и систематически "срезал" количество немецких дивизий с каждой неделей все больше и больше, подгоняя наши разведданные под сообщение Путника. В конечном итоге эта дезинформация Путника была внедрена в Генштабе и Правительстве и так осталась до сего времени не разоблаченной. В воспоминаниях бывшего начальника Генерального штаба маршала Жукова сказано: "... на 4 апреля 1941 года по данным Генштаба против СССР находилось 72-73 дивизии" (Воспоминания и размышления, стр. 226). Вот это и есть данные Путника. Советская военная разведка еще в декабре 1940 года докладывала в разведсводке № 8, что против СССР сосредоточено 110 дивизий, из них 11 танковых. Как же получилось, что по состоянию на апрель 1941 года их было 73?! Уменьшилось на 38 дивизий?!! Это уже работа начальника Разведуправления генерала Голикова. Он просто "снял" 38 дивизий с учета и подсунул Генштабу "дезу" Путника. А если проанализировать схему расположения немецких войск на наших границах, то она не имеет идейного содержания. Не показаны группировки и направления главных ударов. В разведсводке № 8 и в Мобилизационной записке" по Германии это показано на основании документальных данных. В схеме же, приведенной маршалом Жуковым, я узнаю схему Путника. Конечно, далеко не все в Генштабе думали так, как Сталин, Голиков и др. Были люди, которые очень трезво оценивали положение дел на наших границах. Об этом скажу ниже. Изучив схему Путника и сняв с нее копию, я вернул ее генералу Голикову. Доложил твердо и по форме вполне официально, что схема Путника - дезинформация. Голиков пытался убедить меня, что в ней все весьма правдоподобно и логично. Главные силы Германии, по мнению Голикова, находятся во Франции и готовятся нанести решающий удар по Англии. Доказательством тому - усиленная бомбардировка Лондона и подготовка к форсированию Ла-Манша. Сам Голиков придерживался этого мнения и дал мне понять, что и Сталин так думает. 
   Мы, работники Разведупра, в эту версию никогда не верили и предполагали, что возня немцев около Ла-Манша - особая форма дезинформации. Теперь уже стало известно, что эта дезинформация была капитально разработана как операция против Англии и носила название "Морской лев", а позднее "Хайфин". Были даже посланы разведывательные группы в сторону британских островов, которые погибли. Отдав в жертву этой дезинформации десяток своих солдат, Гитлер все же всучил ее Сталину и его "любимым ученикам". До сего времени бывший тогда военно-морской министр (нарком) адмирал Н. Г. Кузнецов верит, что операция "Морской лев" была действительной, а не дезинформационной. Об этом он пишет в своих мемуарах и подтверждает, что в это верили Жданов и Молотов (см. журнал "Октябрь" № 11). Вся трагедия в том и заключается, что все партийные, советские и военные руководители верили в то, что Гитлер будет наносить удар по Англии, а не по СССР. Все наше руководство находилось в плену немецкой дезинформации. А что из себя представляла операция "Морской лев" красноречиво рассказывает в своих воспоминаниях немецкий генерал Циммерман. "В начале июня в ставку главного командования немецкими войсками Запада прибыл порученец начальника генерального штаба сухопутных войск и сообщил собравшимся офицерам, что все проделанные подготовительные работы являются просто мероприятием, необходимым для введения противника в заблуждение и что теперь их можно прекратить... Все эти приготовления проводились только в целях маскировки готовящейся Восточной кампании, которая в ту пору являлась для Верховного главнокомандующего уже решенным делом" (Мировая война 1939-1945 гг., стр. 56).                                                  
   Эту дезинформацию путем несложных расчетов мы разоблачили. Дело в том, что у немцев не хватало десантных перевозочных средств, и фактически операция не могла быть осуществлена. После Дюнкерка в Англию возвратилась 300-тысячная армия. На ее базе англичане сформировали около 40 дивизий, из них 5 танковых, и была построена мощная береговая оборона. Для преодоления сопротивления английской армии нужно было перебросить не менее 60 немецких дивизий, из них 8-10 танковых. Для этого требовалось много десантных средств. Я уже не помню чисел, полученных при наших расчетах, но по подсчетам самих немцев для переброски в первом эшелоне 30 дивизий требовалось 145 пароходов, 1800 барж, 400 буксиров, 900 катеров, 100 парусных судов, не считая флота для прикрытия и поддержки операции. Таких судов у немцев не было. Поэтому Гитлер никогда и не помышлял о вторжении на Британские острова. У него были другие планы - склонить Англию к миру, отсюда и миссия Гесса, а напасть на Советский Союз. Эту дезинформацию мог также легко разоблачить военно-морской министр с его штабом и доказать Сталину ее неосуществимость. К сожалению, этого не было сделано. Все верили в нападение Гитлера на Англию и проявили беспечность в отношении своих границ. Гитлер же и не ставил своей военно-политической целью разгромить Англию. Вот что он об этом писал: "Если мы разгромим Англию в военном отношении, то Британская империя распадется, однако Германия от этого ничего не выиграет; разгром Англии будет достигнут ценой немецкой крови, а пожинать плоды будут Япония, Америка и другие". Я подчеркиваю, что большой поток дезинформации шел от "соседей". 
   Однажды ко мне из другого отдела пришел офицер и предложил: - Есть возможность на основе взаимности послать разведчика на машине из Москвы в Берлин и обратно. Укажите маршрут, по которому вы хотели бы, чтобы разведчик поехал. Для меня это был совершенно новый, оригинальный способ взаимной разведки. Я знал, что немцы, узнав маршрут, по которому будет ехать наш разведчик, примут все меры к маскировке имеющихся дивизий. То же самое, конечно, будет с нашей стороны. Но все же я дал маршрут через главную группировку немецких войск на Минском направлении. Я полагал, что 50-60 тысяч войск не иголка и спрятать их нельзя. Опытный разведчик по многим признакам может определить, обычный ли здесь гарнизон или большое сосредоточение войск. Каково же было мое удивление, когда через некоторое время по внутреннему телефону сообщили, что наш разведчик ничего не увидел. Удивленный и возмущенный я воскликнул: - Значит он - шляпа! - Да, - ответили мне, - согласны - шляпа, но шляпа не наша, а "соседей" ! - Черт возьми! Опять "соседи"! Нас усиленно успокаивали, отводили в сторону наше внимание, но тревожные сообщения нарастали. Было получено сообщение, что в ноябре 1940 года генерал-фельдмаршал Браухич проводил полевую поездку с высшими генералами в Польше и в Восточной Пруссии, изучал возможные варианты военных действий против СССР. К донесению была приложена стенограмма его выступлений на разборке поездки. Несомненно, уже осенью 1940 года на местности разыгрывались элементы "плана Барбаросса". Эта стенограмма была направлена Сталину. Подходило время выпускать сводку по Германии, а у нас еще продолжались долгие и мучительные дискуссии о том, сколько же немецких дивизий на наших границах и куда Гитлер нацеливает удар - на Англию или на СССР? Однажды полковник Гусев после очередного доклада Голикову врывается ко мне в кабинет красный от ярости. Размахивая бумагами и картой, матерно ругаясь, кричит: - Опять срезал! - Сколько? - Пятнадцать дивизий! Я понял, что настал критический момент. Дальше медлить и терпеть было нельзя. Необходимо принимать какое-то твердое решение. А какое? В угоду начальству дать сведения Путника? Нет. Это будет предательством Родины! От одной мысли о таком выходе из "пикового положения" меня бросало в жар и холод. А если дать достоверные сведения - значит пойти на острый конфликт с начальством и официальным курсом, т.е. в конечном счете пойти против мнения Сталина. Значит пойти на риск "исчезнуть при неизвестных обстоятельствах", как это произошло с генералом И. И. Проскуровым. Прямо как в сказке: "Пойдешь направо -медведь задерет, налево - волки съедят". Для тяжких дум было много оснований. Были и трусливые мыслишки: "Не лучше ли сделать, как начальство приказывает?!" К счастью, победили те думы и чувства, которые получили свое начало в моем пастушеском кнуте, в моем комсомольском прошлом. Гнездилась также надежда, что Сталин ничего не знает об истинном положении, что его обманывают. И я наметил свой обходный путь. Приказал полковнику Н. И. Гусеву заготовить материал для сводки по нашим данным. Гусев взялся с радостью за составление сводки. Через день она уже была готова                        
   Это была сводка № 8 за декабрь 1940 года. Несомненно, она хранится в архиве. Историки могут ее прочитать. А если ее в архиве нет, изъяли, то это уже будет явное предательство.   Повторяю Разведывательная сводка № 8, официальный документ, изданный Разведупром. Общее резюме в сводке было такое (цитирую по памяти, так как сам составлял): "За последнее время отмечаются массовые переброски немецких войск к нашим границам. Эти переброски тщательно скрываются. По состоянию на декабрь 1940 года на наших границах сосредоточено около ста десяти дивизий, из них одиннадцать танковых, группировки войск (см. схему)..." В схеме мы показали все немецкие войска до дивизии и отдельной части включительно. В выводах я писал: "Это огромное количество войск сосредоточено не для улучшения условий расквартирования, как об этом заявил Гитлер, а для войны против СССР. Поэтому наши войска должны быть бдительны и готовы к отражению военного нападения Германии". Подпись была такой: врио начальника Информационного отдела Разведывательного управления Генштаба подполковник Новобранец. Сводка готова. Теперь надо обдумать, как ее довести до Сталина и войск. Голиков легко может мне помешать. Во время этих раздумий вдруг открывается дверь и ко мне входит генерал-майор П. С. Рыбалко. Он работал в нашей системе и часто заходил ко мне. Мы были с ним товарищами по выпуску из Академии им. Фрунзе. Хорошие отношения между нами сохранились. Каждый раз при встрече мы делились сокровенными думами. Рыбалко… успешно окончил Академию им. Фрунзе, обладал большим политическим и военным кругозором. Был он человеком прямым, смелым, честным и объективным… я с радостью поделился с Рыбалко горечью своих раздумий. Показал ему нашу сводку и схему. Показал и копию схемы югославского полковника Путника. - Ну, что по-твоему мне делать? - спросил я старого друга. - Д-да, - говорит он, внимательно изучив схему, - положение твое, как говорили в старину, хуже губернаторского. Советовать тебе сделать подлость и поместить в сводку данные Путника не могу. А за правдивую информацию, имей в виду, могут голову снести. Сталин тебе не поверит и прикажет Берии тебя "проверить"? потом П. С. Рыбалко высказал такие мысли, которые и мне приходили на ум, но которых я сам же боялся: - Черт знает, что у нас происходит! - говорил Рыбалко. - Самые лучшие командиры армии уничтожены, самых лучших членов партии сажают. Армия, можно это считать как факт, обезглавлена, не боеспособна. На Халхин-Голе и в Финляндии мы опозорились на весь мир. Армией командуют неграмотные люди - командиры эскадронов, вахмистры без образования и опыта. Чтобы далеко не ходить - вот тебе пример: командующий Шестой армией генерал И. Н. Музыченко (генерал Григоренко называет его фамилию, ближе к русизму – Мужиченко). Я знаю его по Гражданской войне. Хороший боевой командир эскадрона, но полком командовать не может. А ему доверили современную армию! И в то же время сотни образованных офицеров, окончивших академию, сидят в штабах на второстепенных должностях. Держат их в "черном теле". Почему, спрашивается? Будто нарочно делается так, чтобы проиграть будущую войну... А в конце Рыбалко высказал совсем уж страшные предположения. - Действует у нас какая-то вражеская сила, а врагов ищут не там, где надо. Говорят о "пятой колонне" и корни ее ищут среди старых членов партии. А я думаю, что действует какая-то иная колонна фашистского типа. Слыхал, что было на 17 съезде партии? Некоторые делегаты подняли вопрос о незаконном осуждении, о расстрелах ни в чем не повинных людей. Была создана комиссия по расследованию этих дел. Часть дел разобрали, некоторых даже освободили А потом и комиссию ликвидировали и почти всех делегатов съезда и всех членов ЦК арестовали... Это будет похуже, чем твоя сводка. Чтобы не стать подлецом, советую дать правдивую сводку и попытаться направить ее в войска помимо начальства. Пусть хоть армия и народ знают, что их ожидает. Если уж умирать, так за правое дело! Этот разговор с Рыбалко окончательно убедил меня, что над страной нависла грозная опасность. Уже без колебаний я принял решение довести сводку до войск. Но как сделать, чтобы мне не помешали? У нас была такая практика: все информационные документы, в том числе и сводки, составлялись и подписывались начальником Информотдела. Но перед рассылкой их в войска сигнальный экземпляр докладывался начальнику Разведупра. Только после его утверждения весь тираж рассылался по адресам. Разведсводки рассылались в части до корпуса (иногда дивизии) включительно, во все штабы округов, в Генштаб, академиям, в Центральные военные управления Наркомата обороны. Правительству по особому списку. Сталину, В. М Молотову, Г. М. Маленкову, К. Е. Ворошилову, С. К. Тимошенко, Л. П. Берия, К. А. Мерецкову, Г. К. Жукову. 
   Я решил отправить сводку без ведома начальника Разведупра, т.е. нелегально. Случай беспрецедентный, но иного выхода не было. Я вызвал начальника типографии полковника Серебрякова, вручил ему сводку и приказал срочно отпечатать, а сигнальный экземпляр доставить мне для доклада генералу Голикову. Полковник Серебряков посмотрел материал, понял всю его серьезность и, организовав круглосуточную работу в типографии, через два дня доложил, что сводка готова. - Передай, - говорю ему, - в экспедицию для рассылки. - А как же сигнальный экземпляр? Будем докладывать Голикову перед рассылкой? - спрашивает он. - Да, конечно. Принеси сигнал мне, я сам доложу, а тираж отсылай в экспедицию. Серебряков принес сигнал и сообщил, что весь тираж сдан в экспедицию. Я положил сигнальный экземпляр в сейф, позвонил начальнику экспедиции и попросил возможно быстрей направить сводку в войска. Для Москвы рекомендовал отправить в последнюю очередь. Здесь, говорю, всегда успеют ее получить. Через три-четыре дня из округов поступили сообщения, что сводка ими получена. Вот только теперь мне и предстояло выдержать "бой" с генералом Голиковым и пережить немало скверных минут. Решил - при всех обстоятельствах буду сохранять спокойствие и достоинство члена партии и офицера. Взяв сигнальный экземпляр, пошел на доклад к Голикову. Молча зашел в кабинет, молча положил перед генералом сводку. Голиков стал ее листать, посмотрел схему. Я стою молча и внимательно изучаю его лицо. Сначала увидел на нем удивление, потом недоумение и, наконец... грозу! И вот из грозовой тучи ударила молния: - Вы что-о? Вы хотите спровоцировать нас на войну с Германией? Да вы... да я вас... и что мне с вами делать, упрямый вы хохол? Генерал выскочил из-за стола, пробежался по кабинету. - Не-ет! - пищал генеральский визгливый голос, - я не утверждаю эту сводку! Запрещаю ее рассылать в войска! Приказываю уничтожить весь тираж! Спокойным равным голосом говорю: - Товарищ генерал, это уже невозможно сделать. Сводка уже в войсках. Голиков оцепенел. Я думал, что из багрового лица брызнет кровь. С минуту он не мог говорить. И вот опять взорвался: - Ка-ак? Вы... вы отправили сводку без моего разрешения? - Да, товарищ генерал, отправил. Я считаю это дело очень серьезным, всякое промедление в данном случае - преступление. Генерал задыхался. Трудно, с хрипом выдавил: - Да как вы смели17 Да вы с ума сошли., я вас .. И дальше прорвалось такое, чего бумага уже не терпит. Не вытерпел и я. Послушал я генеральский визг, нашпигованный густопсовой матерщиной, и все так же спокойно заявляю: - Товарищ генерал, вы на меня не кричите, я вам не холуй. Я начальник информационного отдела. Я подписываю сводку и отвечаю за нее головой. Положение на западной границе весьма серьезное, и молчать об том нельзя. А так как наши взгляды на положение дел разошлись, прошу вас устроить мне личный доклад начальнику Генштаба. Если же вы мне это не устроите, буду искать другие пути. На раскаленного генерала будто водой плеснуло. Мигом остыл. Сел за стол, удивленно посмотрел на меня и стал вдруг сверх меры корректен. - Хорошо, товарищ подполковник, я устрою вам личный доклад начальнику Генерального штаба! - в тоне голоса слышалась скрытая угроза. - Можете идти. Вы свободны. 
   Пошел я в свой отдел и стал спешно готовиться к докладу. Доклад написал очень обстоятельный и убедительный. Кроме того, заготовил спецсообщение Сталину, В. М. Молотову, Г. М. Маленкову, К. Е. Ворошилову, С. К. Тимошенко и Л. П. Берия, в котором изложил основную суть сводки и доклада с общим выводом о реально нависшей угрозе со стороны Германии и приложил сводку № 8. Через несколько дней после рассылки сводки последовал весьма показательный отклик. Позвонил начальник Академии Генштаба генерал-лейтенант В. К. Мордвинов и на "эзоповском" языке спрашивает: - Слушайте, товарищ подполковник, я получил вашу последнюю продукцию. Действительно ли положение так серьезно, как указано у вас? - Да, товарищ генерал, еще серьезней, чем написано. - Да как же так? Ко мне в Академию ездят разные докладчики и говорят совершенно другое. В то время был заключен пакт о дружбе с Германией и договор, о чем я уже говорил. Я был в хороших отношениях с Мордвиновым и поэтому позволил себе шутливый ответ: - Гоните их в шею ко всем чертям, товарищ генерал. Они все врут. Мордвинов засмеялся: - Шеи у них толстые, не прошибешь... ну ладно, будем разбираться. А вот как реагировали слушатели Академии Генштаба на этот договор о дружбе и на разведсводки Генштаба. В своих воспоминаниях бывший слушатель Академии Генштаба полковник И. А. Плиев пишет: "Вспоминаю, как после провала англо-франко-советских переговоров о выработке совместных мер противодействия фашистской агрессии и заключения договора о ненападении с Германией в Академию стали часто наведываться различные лекторы, на все лады убеждавшие слушателей, что мир теперь обеспечен, что непосредственная угроза войны наконец-то миновала. Мы, слушатели, не разделяли их оптимизма. Никто из нас не строил иллюзий относительно характера этого соглашения с фашистской Германией. Вернувшись после лекций в свой учебный класс, мы доставали карту, брали разведывательные сводки и наносили районы сосредоточения немецко-фашистских войск, немецкие аэродромы, склады боеприпасов, которые приближались и приближались к нашим, западным границам. Карта наглядно показывала сосредоточение больших группировок войск вдоль границы с Советским Союзом" ("25 лет военной ордена Суворова I степени Академии Генерального штаба Вооруженных Сил СССР". Сборник воспоминаний, с. 29). Да простят меня читатели за эту длинную выдержку, но я не могу ее не привести. Она отражает мнение не только слушателей Академии Генштаба о договоре с Германией, но и мнение всего народа. Все говорили о надвигавшейся войне с Германией, не верили в это только Сталин и его окружение. Народ был дальновиднее своего Правительства… Мне стало ясно, что "докладчики" обрабатывают генштабистов по указанию свыше. 
   Через несколько дней (примерно в конце декабря) часа в два ночи (был такой дикий обычай работать по ночам!) раздался звонок телефона. Поднимаю трубку. Голос Голикова: - Вас ожидает для доклада начальник Генерального штаба. - Товарищ генерал, - возражаю я, - да как же так можно? Надо же было предупредить меня, чтобы я подготовил доклад. - Ничего не знаю. Вас ожидает начальник Генштаба! - с подчеркнутой резкостью сказал Голиков и бросил трубку. Я порадовался своей предусмотрительности. "Ну, - думаю, - подвел бы ты меня, товарищ генерал, если бы я не предусмотрел такого подвоха заранее и не подготовил материал". Забрал уже готовый материал и бегом в Генеральный штаб. Был я, конечно, очень взволнован, - ведь стоял вопрос не только о моей личной судьбе как разведчика, но и о судьбе Родины. Вбегаю в кабинет запыхавшись. Вижу, - у стола стоит начальник Генштаба генерал армии К. А. Мерецков и его заместитель генерал А. М. Василевский. Василевский тотчас же пошел ко мне навстречу. - Что с тобой? Что у тебя? - берет и осматривает мою левую руку. Из пальца брызжет кровь. Когда и где я рассадил руку - не заметил. - Ну-ка сюда, к аптечке! - говорит Василевский. Залил йодом палец, быстро и ловко забинтовал. - Ну вот, а теперь докладывай, что у тебя накипело... На большом столе я разложил карту и весь свой материал. Докладываю. Меня внимательно слушают, не прерывают. Закончил доклад часа в три ночи. Мерецков и Василевский "ползали" по моей карте, внимательно изучая группировки немецких войск. Прикидывали, в каком направлении могут быть введены главные силы фашистов. В конце доклада Мерецков спрашивает меня: - Когда, по вашему мнению, можно ожидать перехода немцев в наступление? - Немцы, - отвечаю, - боятся наших весенних дорог, распутицы. Как только подсохнут дороги, в конце мая - начале июня можно ждать удара. - Да, пожалуй, вы правы. - Мерецков и Василевский начали накоротке обмениваться между собой мыслями, прикидывать необходимое время для развертывания армии и приведения страны в боевую готовность. Хотя они говорили между собой тихо, но мое ухо уловило: Василевский называл срок шесть месяцев. Я понял, что уже не хватало времени для приведения страны и армии на военное положение. - Да - времени у нас в обрез, - сказал Мерецков, - надо немедленно будить Тимошенко, принимать решения и докладывать Сталину. - Товарищ генерал, - обрадованный удачным исходом доклада воскликнул я, - если вы думаете изложить ему этот доклад, то он у него будет через два часа. Я направил ему такой же доклад фельдъегерской связью. В шесть часов утра он его получит, а два часа погоды не сделают и ничего не изменят. - Ах, так! Вы уже направили ему доклад? - Да, конечно. И не только ему. Доклад и сводки посланы Сталину, К. Е. Ворошилову, Г. М. Маленкову, Л. П. Берия и другим, - начал перечислять. - Значит, к утру все будут знать о положении дел на границе? - Конечно - Очень хорошо! Спасибо! - Мерецков пожал мне руку. - Вы свободны. Идите отдыхайте. Из Генштаба я не шел, а летел на крыльях. "Вот хорошо, - думаю, -не все такие твердолобые, как Голиков, есть в Генштабе светлые головы". Хрустел и звенел под ногами подмороженный асфальт. Утренний морозец охлаждал разгоряченное лицо, и моя фантазия разыгралась. "Сегодня утром, - думаю, - К. А. Мерецков и А. М. Василевский доложат С. К. Тимошенко, а затем Сталину о положении дел на границе. Будет, конечно, созвано экстренное заседание Политбюро и будут приняты важные решения о скрытой мобилизации, о развертывании армии и перестройке промышленности. Опыт войны во Франции будет изучен, и будут приняты решительные меры по повышению боевой подготовки армии, по оснащению ее большим количеством артиллерии, противотанковыми и противовоздушными средствами. Будут созданы танковые армии. Эти армии, схлестнувшись с немецкой танковой армией, должны разбить ее наголову". Мечтал я и о том, что учение Д. М. Карбышева о применении оперативных инженерно-саперных заграждений типа "саперная армия" против танковых масс найдет свое отражение в армии. "Теперь, - думаю, - господа Браухичи и Рундштедты, вы получите по зубам. Это вам не Франция! Получите и вы, фашисты, блицкриг. Наша армия стоит на границе, и, схлестнувшись с ней, немцы покатятся назад". Мечтам моим не было границ. Но, увы! Им не суждено было осуществиться даже в малой доле. 
   Через несколько дней после моего доклада сняли с должности начальника Генштаба К. А. Мерецкова. Теперь уже стало известно, за что был снят Мерецков. На совещании Главного военного совета совместно с членами Политбюро он заявил, что война с Германией неизбежна, что нужно переводить на военное положение армию и страну. Нужно укрепление границ. Его посчитали "паникером войны" и отстранили от должности начальника Генерального штаба, назначив вместо него генерала Г. К. Жукова ( 1-го февраля 1941 г.). Не знаю, каким чудом уцелел Василевский, ведь он придерживался таких же взглядов, как и Мерецков и многие другие. Это просто счастье, что Василевского не арестовали! Неизвестно, как сложился бы ход войны, если бы не было Василевского. В этот период он сильно заболел, что, возможно, и спасло его от расправы. 
   Новый начальник Генштаба повел совершенно отчетливую и твердую линию "мирного сосуществования" с фашистами и дружбы с ними в духе доклада Молотова. Он начал борьбу с "провокаторами" и "паникерами войны". Эта борьба коснулась и моего отдела. В Информационном отделе ранее было заведено круглосуточное дежурство. Дежурный офицер получал ночную зарубежную информацию. Это было важно для немедленной фиксации всех передвижений немецких частей и тыловых учреждений. Например, подвижных полевых госпиталей. Такая, казалось бы, "мелочь", как прибытие полевых передвижных госпиталей, могла служить сигналом готовности немецкой армии к наступлению. Подвижные госпитали в мирное время не развертываются. Потребность армии удовлетворяется стационарными госпиталями, а при подготовке к наступлению они развертываются, готовятся к маршу, выходят в исходное положение. Важно было зарегистрировать этот момент выдвижения. Поэтому мы и следили за немцами круглые сутки. Начальник Разведупра Голиков вызвал меня к себе и в грубой, резкой форме приказал отменить дежурства: - Довольно мне здесь воевать и разводить панику. Новый начальник Генштаба генерал Жуков, осуществляя, по-видимому, дружеские взаимоотношения, организовал для нас просмотр немецких военных фильмов. Например, о разгроме Варшавы. Там устрашающе было показано действие немецкой авиации при варварской бомбардировке польской столицы. Я смотрел фильм и думал: - Зачем все это нам? Невольно напрашивался вывод, что кто-то хочет запугать нас могуществом немецкого оружия. Во всяком случае, ничего поучительного для нас в этих фильмах не было. Можно было бы их совсем не показывать. А если уж показывать, то после просмотра необходимо было дать критический комментарий. Ничего подобного не было. Просто нас "попугали" и отпустили. Точно такую же демонстрацию этого кинофильма немцы устроили для норвежского генерального штаба перед нападением на Норвегию. Не правда ли знаменательно?! Для нас, офицеров Генштаба и для всей армии было бы полезней изучить опыт франко-немецкой войны 1939-40 гг. Однако новый начальник Генштаба считал, что в этой войне ничего поучительного для нас не было. Это стало для нас ясным, когда мы получили от него ответ на наш доклад "Опыт франко-немецкой войны 1939-1940 гг.", о котором я уже говорил. Такое отрицательное отношение к нашему документу огромной значимости потрясло нас. Выходит, что все наши труды пропали даром! Однако согласиться и примириться с таким мнением начальника Генштаба мы не могли. Если документ не нужен Г. К. Жукову, то, несомненно, будет нужен армии. Тогда мы секретный "официальный отчет о франко-германской войне" рассекретили, размножили в типографии и опять же нелегально разослали войскам: пусть хотя бы армия изучает этот опыт... 
   Между тем сообщения о новых перебросках немецких войск на наши западные рубежи продолжали поступать. Наша тревога усиливалась. Не выдержав, я решил проверить, что же делается для обороны страны. В оперативном управлении Генштаба работало несколько моих товарищей по Академии Генштаба. Начальником Средне-Азиатского отдела работал, полковник М. Н. Шарохин, Западного - генерал-майор Кокарев, по тылу - полковник М. Н. Костин. Полковник М. Н. Шарохин на мой вопрос, что делается на наших западных границах, ответил: - Знаю, что положение опасное, но что предпринимается с нашей стороны - не знаю. Может быть, я не в курсе. Зайди к Кокареву. Зашел к Кокареву. - А-а! - весело и радушно встретил меня Кокарев. - Разведка пришла. Здорово! Честь и место. А теперь скажи, что ты нас своими сводками пугаешь? - Не я пугаю, а немцы. И не только пугают, а скоро бить нас будут. Веселая мина с лица Кокарева слетела. Уже вполне серьезно сказал: - Да, ты прав. Весной немцы ударят, а мы, как страусы, сунули головы в вороха бумаг, в "пакт о ненападении" и прочие немецкие "мирные заверения"... и кричим о мире. А кто против - так те "паникеры" и "провокаторы войны". Новое начальство таких выгоняет. На границе у нас ничего нет. Наберется, может быть, 40 дивизий, да и те занимаются не тем, чем следовало бы... - Для первого случая, - говорю я, - нужно не меньше ста дивизий. - Что ты! Попробовали заикнуться еще при К. А. Мерецкове, но нам ответили, что для перемены дислокации только одной дивизии потребуются миллионы рублей. Ворошилов запретил даже разговаривать об этом. Удрученный ушел я от него. По дороге неожиданно встретил начальника Дальневосточного отделения полковника Ф. И. Шевченко. Он остановил меня. - Стой! Вот ты мне и попался. Сейчас я с тобой рассчитаюсь. Ну и подвел же ты меня! - Как? Чем? - А помнишь книгу о Халхин-Голе? Ты как-то еще о гонораре договаривался. - Ну, еще бы не помнить. Очень нужная книга. Давай гонорар, я тоже ее писал. - Тебе не гонорар нужно дать, а по шее накостылять. Меня на днях Г. К. Жуков выгнал из кабинета, и вот ожидаю решения своей судьбы. И полковник Ф. И. Шевченко рассказал мне о совершенно диком случае. Дальневосточный отдел Генштаба подготовил наш коллективный труд опыта войны на Халхин-Голе к печати и передал ее на утверждение Мерецкову. Тот не успел сдать ее в печать, и книга попала в руки Жукова. Новый начальник Генштаба вызвал Шевченко и спрашивает: - Ты что это сочинил? Ты там был? - Нет, не был. Но книгу прислал штаб фронта. Они подробно изучали опыт войны на месте. Я считаю их выводы правильными. - Правильными?! - закричал Жуков. - Ты хочешь подорвать мой авторитет?! Да я тебя в бараний рог согну! Раздавлю, и мокрого места не останется! Вон (к такой-то матери)!!! Ф. И. Шевченко пулей вылетел из кабинета. И вот ожидает своей участи. Такая же судьба постигла позднее и меня и всех членов авторского коллектива, посмевшего критически оценить действия наших войск в этой книге. Однако у меня была еще и другая статья "преступлений" - "паникер", "провокатор войны".                                                                       
   Приход Жукова в Генштаб ознаменовался крутой расправой со всеми "паникерами" и "провокаторами войны", которые указывали на возможность военного нападения Германии. Расправа коснулась и разведки. Начали вызывать из-за рубежа всех "провинившихся". Из Берлина вызвали помощника военного атташе по авиации полковника Скорнякова, дали ему основательную "нахлобучку". Отозвали и другого помощника военного атташе по бронетанковому делу полковника Бажанова. Тоже дали нахлобучку и демобилизовали. От нервного потрясения Бажанов умер. От одного работника из Японии мне пришлось отводить удар. Мы считали этот источник информации очень хорошим. Он тоже давал сигналы о неизбежности войны с Германией. Однажды мы получили из Японии сообщение, что Гитлер уже подписал приказ о плане войны против СССР. Наше начальство оценило эту информацию как "паникерскую" и решило автора отозвать "для проработки". Борьбу с "врагами народа" и "паникерами" в нашем управлении возглавлял заместитель начальника Разведупра генерал-майор И. И. Ильичев. Он не умел и не хотел сам думать и слепо шел по пути, который указывал Сталин: раз классовая борьба обостряется, то проще всего в каждом работнике видеть потенциального "врага народа", шпиона. Особенно на данном этапе (начало 1941 года) были вредны и опасны "паникеры", которые кричали о близкой и неизбежной войне с фашистами. Однажды ко мне пришел, кажется, майор Мельников (не решаюсь утверждать это с полной уверенностью) и говорит: "Ильичев требует дать отрицательную характеристику на источник "Рамзай" и подобрать на него материал. Он будет отозван". - А почему отрицательную? Вы лично уверены, что источник "Рамзай" дезинформатор? - Нет, наоборот. Мы считаем его самым лучшим источником. Его надо всеми силами оберегать. Если мы его угробим, - все наше хозяйство по этой стране развалится. Я прошу вас дать о его сообщениях совершен но объективный отзыв. Я проверил все донесения "Рамзая" и убедился в их правдивости. Особенно убедительным было его сообщение об одном нашем полковнике, перешедшем на службу в японскую армию. В донесении сообщались все подробности перехода и о деятельности этого перебежчика в качестве советника японской армии. Фамилия перебежчика была Фронт1. Я знал его лично - учился с ним на одном курсе в Академии им. Фрунзе. После окончания академии он попал советником в Монгольскую народную армию. Из Монголии он перебежал к японцам. Откуда источник "Рамзай" мог знать о Фронте? Ясно, что информация источника "Рамзай" была правдивой и точной. В этом духе я и дал свой отзыв с таким выводом: "Нет никаких оснований подозревать источник "Рамзай" в дезинформации". Не знаю, сыграло ли мое заключение какую-либо роль, но Р. Зорге (Рамзай) не был отозван. С ним расправились по-другому. Я глубоко убежден в том, что сталинское Правительство через Берия выдало Зорге японской контрразведке Ведь до сего времени неизвестны причины провала Зорге. И, кроме того, Правительство не приняло никаких мер к его спасению. Три года после провала Зорге просидел в тюрьме. За это время Правительство могло принять меры к его спасению - обменять на японского агента или каким-нибудь иным дипломатическим путем. Но этого не было сделано. Зачем? Чтобы иметь живого свидетеля своего преступления... А история с награждением?! Только через 20 лет после смерти Зорге наградили - удостоили звания Героя Советского Союза, и то только лишь потому, что его подвиг был вскрыт американцами. Заговорил весь мир. А ведь о подвиге Зорге сталинскому Правительству было известно давно. Нет, не хотел Сталин награждать Зорге! Гораздо проще уничтожить такого важного свидетеля своей несостоятельности, подкинуть в японскую контрразведку анонимное сообщение о его деятельности. Таких случаев, когда Правительство выдавало своих неугодных ему разведчиков врагу, в истории было много... Помню еще о двух товарищах, которым угрожала расправа. Однажды И. И. Ильичев по телефону дал мне такое распоряжение: - К вам сейчас зайдет полковник Савченко. Поговорите с ним и сообщите, имеет ли он какую-либо ценность для разведки. Предупреждаю, мы его считаем человеком неблагонадежным. Есть указание из армии его демобилизовать. - Хорошо, товарищ генерал, - отвечаю, - поговорю, выясню. Через несколько минут заходит полковник Савченко. После взаимных приветствий усаживаю его в кресло. Закурили. Молча изучаю его. Внешне - очень симпатичный человек. В глазах - усталость и тревога. И почему он "неблагонадежный"? Слово-то какое гнусное, старорежимное! Первым нарушил молчание Савченко: - Я к вам "наниматься", - и улыбнулся. Улыбка горькая, вымученная. Я решил поддержать эту горькую шутку: - Хорошо, - говорю тоже с улыбкой, - а какая же ваша специальность и квалификация? - Бывший военный атташе в Афганистане. - Хорошая работа. А что же вам там не понравилось, почему оттуда ушли? - Не я ушел, а меня "ушли". Краснея и бледнея, вздрагивающим голосом рассказал свою беду. А беда оказалась в том, что один из агентов ведомства Берия написал на него донос, что он якобы живет не по средствам, и высказал подозрение, что он шпион. Подозрение ни на чем не основанное, и излишество выразилось в том, что Савченко купил себе хороший радиоприемник и зарабатывал хорошо (жена его тоже работала). В те времена отвести удар "стукача", доказать, что "ты не верблюд" было очень трудно, почти невозможно. Не смог этого сделать и Савченко. За это его сняли с работы и представили к демобилизации. Искренность, взволнованность Савченко, его умные усталые глаза убедили меня, что передо мной очередная жертва нашей "бдительности". Честных, преданных Партии и Родине людей я как-то умел по интуиции угадывать. И решил ему помочь. Позвонил Ильичеву и доложил, что Савченко хорошо знает афганский язык (фарси), знает Восток, что он из золотого фонда наших кадров и увольнять его из армии нельзя. Я заявил, что беру Савченко в свой отдел. Ильичев возразил, что делать этого нельзя, что Савченко политически ненадежен. Я взял на себя всю ответственность. Тогда в разведке существовал такой порядок, что можно было брать на работу в информотдел любого офицера с любой политически отрицательной характеристикой, данной "органами", но тогда я отвечал головой за этого офицера и, где нужно было, я этим правом пользовался. -Ну-ну, смотрите, - сказал Ильичев и положил трубку. Я не ошибся в Савченко. Он работал в информотделе до войны. Потом был на фронте, хорошо воевал. Сейчас он генерал-майор и продолжает работать. Последнее время был начальником военной кафедры в Дипакадемии. Возможно, он до сих пор не знает, как с ним хотели расправиться Ильичев и Голиков. Еще в более тяжелом положении оказался полковник Тагиев. Работник он был хороший, но не каждому везет Тагиев "провалился", как и Зорге, но ему удалось избежать ареста и скрыться. Потеряв связи с Центром, без средств, он был вынужден длительное время под видом дервиша странствовать по странам Востока. В одной стране ему удалось связаться с нашими работниками, которые и помогли ему возвратиться в СССР. А на родине его встретили как врага. Квартиру у него еще раньше забрали, вещи разграбили, а теперь представили его к демобилизации. И опять этот лицемер Ильичев направил его ко мне для выяснения его деловых качеств. Тагиев от волнения, обиды, от тяжких переживаний во время скитаний и на родине первое время не мог даже говорить со мной. Сильный, мужественный человек, опытный разведчик... плакал! Выслушав его трагическую историю, я был возмущен, мне было горько и стыдно за наше руководство, так бездушно относящееся к своим работникам. Полковник Тагиев прекрасно знал восточные языки, почти все восточные предполагаемые театры военных действий прошел собственными ногами. Его наблюдения были чрезвычайно ценными. И опять я стал "отбивать" хорошего работника у И. И. Ильичева. Он возражал, предупреждал меня, говорил о "бдительности". Но я настоял на своем. Выразил свое возмущение я и генералу Ф. И. Голикову. Надо в данном случае отдать справедливость Голикову. Он дал согласие на работу Тагиева в информотделе, помог ему вернуть квартиру и возместил потерю имущества. Тагиев работал в информотделе над рядом военно-географических описаний восточных стран и доказал свою ценность как работник. После ряда таких столкновений со своим руководством, продолжая отстаивать свою "паникерскую" позицию насчет надвигающейся войны, я почувствовал, что надо мной собираются грозовые тучи. 
   Со дня на день я ждал и гадал, когда и какая будет разрядка, насмерть убьет или только "оглушит"? И вот в начале мая 1941 года первая "гроза". Заходит ко мне незнакомый генерал. Встаю и жду, что он скажет. - Я новый начальник информотдела генерал-майор Дронов, - представился он, - кажется это для вас неожиданность? - Да, - отвечаю, пытаясь скрыть свое волнение, - приказа об этом я нечитал, меня даже устно не предупредили. Разрешите позвонить генералу Голикову. - Пожалуйста. Звоню: - Товарищ генерал, когда прикажете сдавать дела генерал-майору Дронову? - Сдавайте сейчас же. - Есть сдавать сейчас же. Передал я Дронову бумаги, книги, сейф и вышел из кабинета. Ну вот, - думаю, - теперь началось... чем же дальше угощать будут? Ждать долго не пришлось. Вызвали в отдел кадров. - Не желаете ли поехать в отпуск? - спросил меня начальник отдела кадров полковник Кондратов. - Но я же был в отпуске в этом году... по закону два отпуска в год не полагается. - Ничего, - успокаивает меня Кондратов, - в нашей системе полагается. Начальство... с нажимом на это слово сказал он... начальство предлагает вам выехать в Одессу в дом отдыха Разведупра. Если начальство так обо мне "заботится", как можно возражать? В начале июня я выехал в Одессу. С каким чувством и в ожидании каких "благ" - можете сами догадаться... …Я был маленький человек, незаметный разведчик - подполковник, но по долгу службы в Разведупре много знал государственных тайн и имел некоторое представление о действиях центрального партийного, советского и военного руководства. Кроме того, числился "паникером" и "провокатором войны", к тому же непокорным, осмелившимся вопреки мнению Сталина "свое суждение иметь" Для меня было совершенно ясно, что со мной поступят так же, как поступали до меня со многими погибшими разведчиками".

   Новобранца В. А. "спасло" от расправы начало Великой Отечественной войны. Из "дома отдыха" его освободили и назначили начальником Разведывательного отдела 6-й армии Юго-западного фронта. Новобранец участвовал в приграничных сражениях начального периода войны, в том числе в Уманьской оборонительной операции 6-й 12-й армий. Вырвался из окружения. Участвовал в партизанском движении. Был пленен. В плену ему удалось скрыть свою истинную деятельность в КА до начала войны и в войне. 
  

        О дальнейшей судьбе Новобранца в своих воспоминаниях рассказывал, в свое время, его однокурсник по Академии Генерального штаба и сослуживец по Монголии и Дальнему Востоку генерал Григоренко: «Годы плена Василий провел как постоянный, активный участник Сопротивления. За это его переводили из лагеря в лагерь, все ужесточая режим. Последний год он находился в лагере с особо жестоким режимом в Норвегии. Здесь он тоже создал и возглавил подполье. Сумел связаться и с норвежским Сопротивлением. С его помощью организовал восстание в лагере. Охрану интернировали, а оружием, захваченным у охраны, вооружили военнопленных. Был создан первый советский батальон, который и пошел на освобождение других лагерей. По мере выполнения этой задачи силы росли: организовался полк, затем дивизия и наконец армия, которая и довершила, совместно с норвежскими силами Сопротивления, освобождение всей страны еще до капитуляции Германии. После чего разместилась гарнизонами по стране.
   Командующий армией Василий Новобранец ввел в армии строгую дисциплину, благодаря чему с населением установились самые дружеские отношения. Сам Василий пользовался огромным авторитетом у руководителей норвежского Сопротивления. С большим уважением относился к нему и возвратившийся в страну король Хокон. Беспокоило Василия только поведение Советского правительства. Он не знал, что отвечать своим бойцам и офицерам, когда они спрашивали при встрече: «Ну, как там Родина? Одобряет действия?» Что мог сказать Василий? Он сразу же после успешного начала восстания предпринял буквально героические меры, чтобы установить связь со страной. И это ему наконец удалось. Но в ответ на обстоятельные доклады о положении в Норвегии от советского командования не поступало никаких указаний. Даже слова поощрения не было слышно оттуда. Выделенная советским командованием радиостанция ограничивалась получением донесений из Норвегии и запросом различных сведений, главным образом разведывательного характера.
   Но вот война закончилась. Германия подписала акт капитуляции, подписана «Декларация о поражении Германии», а самочинно созданная из советских военнопленных армия стоит в Норвегии, не зная, что ей делать. Не получая ответа на свои телеграммы, Новобранец решает просить короля Хокона, чтобы он обратился к Советскому правительству по поводу эвакуации советских военнопленных из Норвегии. Король с радостью согласился сделать это и написал соответствующее письмо. Ответа на это письмо не последовало, но вскоре прибыла советская военная миссия во главе с генерал-майором Петром Ратовым.
    Петр Ратов — мой и Василия однокашник по Академии Генерального штаба. Со мной он был в одной группе, а с Василием был близок еще и как с разведчиком. Поэтому с глазу на глаз они были друг для друга просто Петя и Вася. Естественно, что Василий немедленно отправился к Ратову. Тот принял его по-дружески. Но когда зашел разговор о сроках эвакуации, Ратов только руками развел: «Не имею никаких указаний на сей счет». Дальнейшее, однако, показало, что какие-то указания были. Ратов, как бы между прочим, задал вопрос: «А что у тебя за народ в армии?» И некоторое время спустя: «А зачем ты держишь армию под ружьем? Говорите об эвакуации военнопленных, а какие же это военнопленные, когда они вооружены, по-военному организованы и обучены, дисциплинированны. Это военная сила, а для чего она?»
   — У меня сложилось впечатление,— говорил мне Василий,— что Петра именно потому и прислали, что он мой приятель. Кто-то в Советском Союзе боится моей армии. И я повез Ратова по гарнизонам, чтобы он убедился, что это не заговорщики, а обычные советские люди, истосковавшиеся по родному дому и мечтающие только о нем. Ратов дал о нас благоприятную информацию и несколько раз повторял ее. Но прошло еще почти три месяца, прежде чем за нами пришли корабли.
На погрузку все шли радостно-возбужденные. На членов корабельной команды смотрели чуть ли не как на посланцев неба. И были, естественно, поражены, столкнувшись с отчужденными взглядами, официальным, если не враждебным, отношением. Особенно же неприятно поразило присутствие на кораблях сухопутных солдат и офицеров. Это были скорее лагерные охранники, чем солдаты. Они и вели себя как охрана.
Все оружие в пирамиды! Ничего из оружия при себе не оставлять! И ощупывали выходящих из пирамиды не только взглядом, но и руками.
   Все это не могло воодушевить воинов, рвавшихся па Родину. Настроение упало. Офицеров отделили от солдат. Василий был изолирован в отдельной каюте, напоминавшей одиночку тюрьмы. Темные предчувствия, наверно, так навалились на людей, что они не выдержали. Примерно на полпути от Осло до Ленинграда солдаты решительно потребовали показать им офицеров. Возмущение, видимо, было настолько сильным, что капитан попросил Василия пойти к солдатам и успокоить их.
— И хотя у меня самого,— говорил он,— кошки скребли на душе, я вынужден был успокоить солдат. Ибо к чему могла привести вспышка возмущения? Только к гибели всех. Но это было не худшее выступление перед солдатами. Более отвратительную роль мне еще предстояло сыграть. Когда мы прибыли к месту разгрузки, мне предложили сказать солдатам, что сразу домой их отпустить не могут, что они должны пройти через карантинные лагеря. Власти должны убедиться, что в их ряды не затесались шпионы, диверсанты, изменники Родины. Я должен был призвать их к покорности своей судьбе. И я это сделал. А потом со слезами иа глазах стоял у трапа и смотрел, как гордых и мужественных людей этих прогоняли к машинам, по коридору, образованному рычащими овчарками и вооруженными людьми, никогда не бывавшими в бою и не видевшими врага в глаза. Затем увезли и меня. «Проверять», не шпион ли я, не диверсант, не изменник ли Родины. Без малого 10 лет страшнейших северных лагерей.
    И опять ему повезло. Случай помог выбраться оттуда и еще раз надеть военную форму, честь которой он берег всегда.
Во-первых, умер Сталин, во-вторых, в 1954 году из Норвегии приехала рабочая делегация и в ее составе несколько человек из руководства норвежского Сопротивления, лично знавших Василия. Они потребовали встречи с ним. Притом не у какого-то десяти-степенного чиновника, а непосредственно у Председателя Совета Министров СССР, во время приема у него.
   Тут-то и свершилось чудо. За два дня Василия специальным самолетом доставили в Москву, восстановили в армии, присвоили воинское звание полковника и устроили встречу с его норвежскими друзьями».

""" Итак, виновна ли военная разведка в неудачах Красной армии?
Именно военная разведка, так как она работает с объективными факторами больше, чем политическая. Сам вопрос – виновна ли разведка в том то и в том то – не корректен. Так можно спросить – виновен ли Наркомат обороны в отсутствии средств ПТО в КА?   Речь может идти только о руководителях и работниках этих ведомств. Правильно ли руководят разведкой, правильно ли обрабатывают и используют полученную информацию руководители разведки? Эффективно ли работают сами разведчики?  Из «Записок разведчика» следует, что разведчики работали достаточно эффективно. Это видно и из других примеров работы военной разведки перед войной, приведенных в главе 1 "Вяземского котла"

""" После 12-ти дневной прострации, в которой Сталин пребывал с начала войны, ему все же пришлось сказать О подготовке немцев к войне в своем выступлении:   "170 дивизий (не 40!), брошенных Германией против СССР, были придвинуты к границам СССР и находились в полной готовности, ожидая лишь сигнала для вторжения ".  И ни кто ему не посмел сказать: "а как же товарищ Сталин... разве он не видел этого. ". Потом Сталин ожил и стал Верховным главнокомандующим (других то у нас не было), и стал прежним Сталиным.  А когда Гитлер в 1941-м  "накидал ему котлов", то опять "отпал" и заставил Жукова вместо себя "полки под Москвой вести дальше... ". 
    «Вяземский котел» наиболее остро дал почувствовать непреходящую ценность разведки. Хотя и ранее у нас в 1941-м году были военные стратегические катастрофы, да и само начало войны было катастрофическим для страны, но именно битва под Москвой, вероятно, хоть и незначительно приблизила Сталина к пониманию роли разведки в войне. Сталин устранил из военной разведки Голикова в ноябре 1941-го года. На его место был назначен Ильичев. Что он представлял собой в разведке – об этом Новобранец, выше, написал достаточно ясно, Все же в феврале 1942-го года очередь дошла и до военной разведки. Что-то надо было в разведке налаживать. Провели кое-какие реформы. Разведывательное управление стало называться Главным Разведывательным Управлением ГРУ ГШ КА (то есть ГРУ - только с февраля 1942-го года). Начальником ГРУ оставался Ильичев.